– Тогда я еще этого не знал. Понял только позже. Никола наблюдал за жизнью на ферме, когда мы были там вместе с Данко. Думаю, и потом тоже, когда там остались только ты и Берн.

– И продолжал наблюдать, когда я осталась одна, – сказала я, обращаясь скорее к самой себе, чем к Томмазо.

После того как Берн ночью сжег весь наш запас дров и исчез, я жила в доме одна, окруженная лишь звуками природы и еще более пугающей тишиной. В те дни у меня часто возникало ощущение, что на территории фермы есть еще кто-то, что кто-то смотрит на дом. Мне не нужно было выходить и искать его, чтобы удостовериться в этом, как и не нужно было внимательнее обычного прислушиваться к звуками, раздававшимся вокруг. Но я думала, что это Берн. Его подтолкнули к этому уязвленная гордость и желание исполнить наказ, который дал нам в день свадьбы Чезаре в своей «Нагорной проповеди», как назвал ее Томмазо: берегите друг друга.

Наверное, от усталости я сама не заметила, как высказала эту мысль вслух, если и не целиком, то хотя бы отчасти, потому что Томмазо мне ответил:

– Нет, это был не Берн. Насколько я знаю, Берн возвращался на ферму всего один раз. В то время он уже жил здесь. А когда он пришел, то увидел машину Николы, припаркованную у обочины асфальтированной дороги. Николы в машине не было. Для Берна это стало подтверждением того, что вы с Николой…

– Что мы с Николой?..

– Это не мое дело, – отрезал Томмазо. Плечи у него вздрогнули.

– Неправда.

– Я сказал тебе: это не мое дело. И вообще, это уже не имеет значения.

За стеной Ада задышала громче и чаще, как дышат взрослые: похоже, у нее наступила более глубокая фаза сна.

– Вот и я пытался убедить его, что это неправда. Объяснил, что Никола давно уже не был на ферме.

– Теперь я уже совсем ничего не понимаю.

– Поймешь, если дашь мне рассказать все по порядку. – Его голос стал жестким. Он поднес правую руку ко рту и несколько раз хлопнул по губам, как будто от этого словам стало бы легче выходить наружу.

– Помнишь, как кто-то испортил панели солнечных батарей? Мы тогда решили, что нам напакостил какой-то местный крестьянин или конкурент. Но это сделал Никола. Вместе с некоторыми своими коллегами.

– Ты это говоришь потому, что ненавидел его. Так же, как Берн.

Томмазо с ангельским спокойствием покачал головой.

– Если ты так считаешь, значит, ты не поняла ровно ничего из того, что я тебе рассказал.

– Но как ты узнал об этом? О панелях?

– Он сам мне сказал. Никола. Через несколько недель после вашей свадьбы я встретил его в «Замке сарацинов», он приехал без предупреждения. Я подошел к столику принять заказ, а за столиком сидел он, улыбающийся, в светло-коричневой спортивной куртке. Он представил меня троим коллегам, которые были с ним, и при этом произнес длинную высокопарную речь: можно было подумать, что все четверо приехали в «Замок» из Бари специально, чтобы познакомиться со мной. Была уже почти зима, поэтому столики были накрыты только под крышей. Ноябрь, кажется? Не помню. Он притянул меня к себе за рукав и сказал коллегам: «Это мой брат». Затем уточнил, что у нас с ним нет ни общего отца, ни общей матери, и мы даже не родственники, но это неважно, потому что связь между ним и мной гораздо более тесная, чем между двумя кровными братьями. «Мы с ним вместе занимались самоудовлетворением», – сказал он, и его коллеги были в восторге от этой шутки. Один из них заметил, что мне следовало бы больше заниматься собой, потому что, если судить по моему цвету лица, я редко бываю на воздухе, и тут все они засмеялись еще громче. В том числе и Никола. Но когда смех затих, он указал пальцем на того, кто так сострил, и сказал, что никому не позволит высмеивать своего брата за его внешность.

Я ничего не понимал. Во время нашей предыдущей встречи, на свадьбе, он только и делал, что издевался надо мной, они с Берном чуть не подрались, а теперь он в зале ресторана, в присутствии полицейских в штатском, ведет себя со мной как образцовый старший брат. И не то чтобы он ломал комедию. Напротив, он был убийственно серьезен. Наверное, это такая форма извинения за то, как он вел себя тогда, подумал я.

Они заказали две бутылки «Вдовы Клико». Никто не заказывал в «Замке» шампанское, его цена здесь по сравнению с другими винами была заоблачная. Шампанское числилось в карте вин для проформы: Наччи говорил, что без него нельзя. Весь вечер я работал с ощущением какой-то неловкости, мне казалось, что Никола не сводит с меня глаз. Или все было наоборот: это я, как ни старался, не мог даже на секунду забыть о его присутствии. Смотрел на него издали и пытался осознать, что этот жизнерадостный мужчина за столиком, бесчинствующий гость на свадьбе и маленький мальчик по имени Никола, – одно и то же существо.

Зал ресторана понемногу опустел, осталась только эта компания. Было уже очень поздно. На столике у них стояли две бутылки граппы, и, похоже, они собирались их допить. Наччи отозвал меня в сторону.

– Твои друзья хотят поиграть в карты. Ты подал им эту идею?

Я потерял дар речи. Никола явно вспомнил то, о чем я рассказывал ему раньше, когда мы встречались в башне.

– Не знаю, что на тебя нашло, – продолжал Наччи. – Бог ты мой, они же из полиции! – Он покосился на них. – Хотя мне все равно. Проводи их в карточный зал.

– Я не могу остаться, – сказал я. – Мне надо домой, к дочке.

Наччи придвинулся ближе.

– Ну-ка послушай. Вся эта ситуация сложилась из-за тебя. Твои друзья налакались шампанского и захотели играть в карты. Мы же не можем их разочаровать, верно?

И мне пришлось исполнять обязанности крупье по отношению к Николе и его приятелям. Они играли в блэкджек до пяти утра. Каждый проиграл минимум двести евро, но, уходя, они были в полном восторге. Я проводил их до машины. Над полями поднимался туман. Никола взял в ладони мою голову и крепко поцеловал в губы. Помнится, он еще сказал мне что-то ласковое, даже приторное, но к этому моменту он был сильно пьян.

После этого они стали приезжать каждую субботу, всегда вчетвером, в том же составе. Ужинали, потом садились за карты. Наччи уже стал относиться к ним как к почетным гостям, часто